Мы тоже сходили на выставку и попробовали узнать получше тех, кто попал на эти снимки. В нашем рассказе не будет фамилий и диагнозов. Это просто истории людей, от которых привыкли отмахиваться.
Гена: человек-облако
У Гены добрая улыбка. От глаз отходят теплые лучики морщин. Он не может говорить, поэтому я даже не спрашиваю, сколько ему лет. Зато дважды вручает мне подарки, пока я говорю с теми, кто может словами выразить свои мысли. Сначала - фигурка на четвертинке листочка в клеточку, нарисованная мягким простым карандашом, со слабым нажимом – так, что даже не разобрать толком. Спустя время – более тщательно подготовленный подарок - на листе А4. На новом рисунке - человечек, похожий по мягкости линий на облако. Возможно, Гена даже нарисовал себя.
Гена подходит тихонько ко мне, разговаривающей с другим человеком, мягко трогает за плечо и кладет уже второй подарок на блокнот. Он хочет, чтобы его заметили и понимает, что я бы хотела с ним поговорить. Улыбается ртом и глазами и так же тихонько отходит.
Андрей: «Дома нема, а все равно хочется домой»
По замыслу фотографа Ивана Бессера, людей фотографировали до и после того, как они сами себе нанесли на лицо грим. Фотопортреты Андрея висят в конце зала. Он высветлил лицо белым гримом и стал похож на доброго клоуна. Сейчас немного смущен, что фотографии распечатали в таком крупном масштабе и на них смотрят все, кто пришел на выставку. Но, несмотря на скромность, Андрей хвастается своими достижениями.
— Я тут рисую. Первый рисунок я рисовал – на нем девушка, только спиной. Мне Дашка помогала (арт-терапевт, в которой воспитанники психоневрологического интерната души не чают). У самого у меня не очень получается, но когда немножко поправят – рисую.
Андрей рассказывает, что в интернате живет «очень давно» – 28 лет. Родился в 1965-м, значит, попал сюда в 21 год. Историю своего появления в интернате вспоминает сбивчиво:
— Меня батька сюды сдал. Я хотел бумагу порвать, чтобы не попасть сюда. И вот дома сплю на диване, приезжает скорая, приходят два мужика, и мне сказали – подымайся, поедем. Я оделся, поехал, и меня привезли сюда.
— Часто выходите в город?
— Бывает. Но только с кем-то. С Дашкой и с Леоновым.
На вопрос, какие места в городе ему нравятся, Андрей ответить не может. Растерянно смотрит на меня и улыбается. Потом вспоминает:
— Как на Немиге люди погибли – я там ходил по Немиге, жалко мне их… Они погибли, а я там потом ходил, гулял.
— Есть у вас здесь в интернате любимое место?
— Нет, - крутит головой Андрей.
— А друзья есть?
— Нет, нету…
— Есть такое занятие, которому вы радуетесь?
— Нет. Только хочется домой.
— А где дом?
— Нема. А все равно хочется домой, работать, как все.
Андрей рассказывает, что в интернате для него работа тоже находится.
— Когда-то ящики колотил тут. На проходную хожу, смотрю: если чисто, так я назад иду, а если там бумаги какие, так я их убираю…
Михаил: «Серьезно, забирайте меня в Германию!»
На первом фото Михаил без грима и в шапке - исподлобья вглядывается в объектив. В сине-белом гриме - без шапки и хохочет.
— Я выйшаў проста прэкрасна! – сообщает журналисту Михаил. - У мяне сёння дзень раждзения, с пятьдесят втарога года я, 65 лет - юбилей.
В интернат в Новинках Михаила, по его рассказу, привезли в 95-м году, «з Дражни», до этого в интернате в Дражне он был 25 лет.
— Мяне здали сюда з Дражни. Вы можа панимаеце па-нашаму: мяне шасцерки здали.
До Дражни, рассказывает Михаил, он жил в деревне за Березино.
— Я жил в деревне Кукарево. Но у мяне там никого ужэ нету. Все покоятся. Я яшчэ у Данецке жыў, я мог не уезжаць з Данецка.
— Что вы помните из дома?
— Дом есть дом. Но у мяне хаты нету сейчас. Жители дома, я чувствую, что перажываюць за мяне.
Михаил говорит, что с территории интерната старается не выходить.
— Мне апасна. По секрету говоря, не хочу всем признаться... (Приглушает голос). Я же Адольф Гитлер. Пахож я? – смеется.
— Не очень, - честно говорю я.
— Ну это потому что няхай яны мяне пашукаюць, вашы. Мне говорять, перажываюць, пачыму вы в горад не съездите? Я говорю: ну ребята, у мяне апаснасць, не магу. Я бы с удовольствием в Германию ушел. Серьезно, забирайте меня в Германию!
В подтверждение своего арийского происхождения Михаил произносит несколько фраз по-немецки, а потом вздыхает:
— Плохо, что тут нет словаря.
В свободное время Михаил любит поиграть на гармошке. Говорит, в палате играл – все остались довольны.
— Я еще рисую красиво. Месяц, солнце, звезды… Я вам могу рассказать еще такое «но». Здесь еще не было забора, вокруг интерната, так я выходил за сетку, дальше… И я, по секрету говоря, видел летающих тарелок. Подошел – хотел подфутболить, потом вспомнил: если я подфутболю, я окажусь на планете другой. Не подфутболил.
На груди у Михаила, поверх свитера - крестик.
— Вы ходите в церковь?
— Да, да. По пятницам к нам приходят. Там, в вестибюле, есть церква. И проживающих забирают сестры милосердия в церкву. Они довольны остаются.
Юрий: «Хочу сделать в Минске небоскребы Америки»
На мой вопрос, нравится ли он сам себе на фото, превративший грим в подобие боевой раскраски Юрий говорит:
— Не скажешь же, что я Чарли Чаплин или Мэрилин Монро. Но мы такими стараемся быть, насколько можем. Умственно, физически – насколько можем.
— Сколько вы здесь живете?
— Уже 17 лет. А самому 54 года. Мне было 36 или 37, когда сюда попал.
Сквозь запутанную историю проявляется смысл: мол, попал сюда по случайности.
— Я учился в академии. У меня высший потолок.
— А какая академия, в Минске?
— Нет, в другом. За морем. Ну бог с ней, с академией. Что вы там у меня спрашивали? У меня профессия есть – дважды гражданин… Я хочу небоскребы Америки в Минске сделать, Манхэттен, Бродвей здесь устроить. Я стараюсь сделать невозможное. Даже если мне не удастся камень на камень строить дома, то по-другому, любым способом, построить здесь небоскребы Америки…
Наиболее частые слова в нашем с Юрием разговоре – дизайн и архитектура. Это – его мечта. Про интернат он говорит так:
— Все оставляет желать лучшего. Ну что тут? Это даже не городские условия, и не на курорте ты здесь отдыхаешь. Я ж люблю: перемены - новое, перемены - новое. Я не люблю сидеть на месте. А тут сиди, до глубоких морщин, не меняешься сам никак.
Администрация интерната: «Представляете, как в такие моменты для наших подопечных расширяется мир вокруг?»
Замдиректора психоневрологического интерната №3, врач Алла Усик рассказывает, что такую, творческую работу с подопечными несколько лет назад начинала арт-терапевт Дарья Ескевич, которая работала в штате интерната. Теперь Дарья, уже вне штата, снова помогает социализировать жителей интерната через искусство.
«В городе подобные мероприятия: и выставки работ жителей интерната, и театральные выступления наших подопечных уже проводились, но у нас в интернате это был первый такой опыт. Может, мы и не совсем правильно распорядились этим чудесным материалом, потому что фотографии высокохудожественные, а интернат закрыт для обычных посетителей. Но наши подопечные счастливы. Они гордятся тем, что попали на снимки, приводят других, показывают - они не считали себя такими удивительными и красивыми».
Алла Усик добавляет: интернат открыт для сотрудничества и для творческих идей:
«К нам есть интерес, но, надо признать, в первую очередь со стороны иностранных организаций. Наши организации тоже оказывают помощь, но это, скорее, подарки по случаю - вот как детям на Рождество».
Специалист добавляет, что город в прошлом году выделил бесплатно для подопечных интерната билеты на концерты, в цирк, дельфинарий, на выставки.
«Где они только не бывали - за год 871 билет был выделен, причем среди них были довольно дорогие. И люди ездили туда. Представляете, как в такие моменты расширяется мир для них и как изменяется все вокруг».
Алла Усик отмечает, что интернат все больше старается адаптировать людей к обычной жизни, без санитаров, постоянного надзора врачей и строгой указки о том, как прожить день: в прошлом году здесь открыли два отделения так называемого «сопровождаемого проживания». Там пациенты живут гораздо более свободно, чем это было принято раньше, в сопровождении психологов.
Рекомендуем вам:
